Страсти по «Антихристу»

В титрах первого сезона сериала «Королевство» Ларс фон Триер обещал «встречу как с божественным, так и с дьявольским». С тех пор прошло 15 лет, теперь «дьявольское» в его творчество явно преобладает.

    «Антихрист»  и  правда  противостоит  всем  остальным  фильмам  Ларса  фон  Триера.  Кажется,  режиссер  полностью  отказывается  от своих убеждений, ломает их и выстраивает новую «Догму», вводит новых персонажей и в целом переосмысливает весь кинопроцесс. Возможно, именно в этом кроется одна из тех причин, почему «Антихрист» не был принят на Каннском кинофестивале. В фильме больше нельзя узнать старого Ларса, здесь абсолютно новый режиссер.

 

    На первый план выходит эстетическая задача. Если раньше у Триера был силен дидактический момент и его фильмы можно было назвать высокохудожественными моралите, то теперь он взывает не к нашему разуму, а к спящим в глубине души чувствам,  пробуждая их, заставляя закрывать глаза, сжиматься от омерзения. Или смеяться, как смеялись зрители в Каннах или на ММФК, хотя этот смех не что иное, как защитная реакция перед происходящим на экране, перед режиссером, который так беззастенчиво оголяет и душу, и тело. Теперь для Триера важно поразить зрителей. И не столько идеями, сколько шокирующими сценами. Он апеллирует не к логике, а к зрению, и в поисках нужного эффекта использует все возможные средства: показывает крупным планом гениталии, да еще и в замедленном движении, прибегает к надругательству над ними (опять же крупным планом: героиня отрезает себе клитор, и средним – со всей силы бьет поленом по мужниному члену). Триер использует и привычные компоненты: убийство, смерть, и, конечно же, секс. Чем не коктейль для настоящего массового кино? Но «Антихриста» точно ждет другая судьба, слишком уж он тяжелый, слишком откровенный для большого зала, и как раз это роднит его с другими работами режиссера: с них уходили и уходят. Потому что скучно, трудно, психологически тяжело, а теперь еще и омерзительно.


    Вместе с новыми задачами, у Триера появляются и новые герои. В своем последнем манифесте, «Декларации о восстановлении жизнеспособности» (2006 год), режиссер заявил, что «будет стремиться сократить масштабы своих постановок в области финансирования, технических потребностей, численности съемочной группы и количества занятых в фильмах актеров» Правда, выполнил он только последнее обещание: в «Антихристе» всего два героя, два актера. В фильме уже нет общества, соответственно и проблемы, с ним связанные, тоже не поднимаются. Конфликт переводится из области «человек и общество» в область «мужчина и женщина» («врач и пациентка»), что создает интимное настроение, пронизывающее весь фильм. 
 

    Триер переосмысливает и женские образы. В «Антихристе» и следа нет от «золотых сердец» из одноименной трилогии. Новая героиня (Шарлотта Генсбур) уже не чистая посланница Божья, призванная разоблачить «добрых самаритян», она настоящее исчадье ада, ведьма, одержимая тем самым Антихристом, упомянутым в назывании фильма. Она принадлежит к первобытному хаосу, к Праматери-Природе (которую, кстати, называет единственной Церковью), к ее рождающей и умертвляющей силе. Эта женщина воплощает в себе темную сексуальность, всепоглощающую и разрушительную. Секс для нее уже не жертва как для Бесс  («Рассекая волны»), не страдание и унижение, как для Грейс в «Догвиле», но настоящее удовольствие, страсть. Именно из-за секса гибнет ее единственный сын, но и в нем она находит успокоение своих диких, сумасшедших порывов. Ребенок, наивность, чистота, а вместе с ними и прошлые героини-мученицы Бесс, Сельма, Карен, Грейс гибнут и уступают место новой Женщине, в которой темная, необузданная сила выступает на первый план. 

 

    Что же касается мужского образа (Уиллем Дефо), то он гораздо ближе к типичному триеровскому герою. Целеустремленный и амбициозный прагматик, он подчиняется великому Разуму, при этом практически чужд чувственности. Вместе с тем, этот образ психолога, пытающегося вылечить свою жену от депрессии, достаточно ироничен. Через него режиссер ниспровергает возможности психоанализа и чуть ли не всю науку психологию. Он превращает свою жену, человека, которого любит (должен любить?), в подопытную, в пациентку. Именно он своими варварскими методами пробуждает в ней дремлющий хаос, и уже не в силах будет его победить. 

 

    Вообще, у Триера гораздо больший интерес к женским характерам. Сам режиссер в одном из интервью говорил, что таким образом он восполняет свое женское начало. «Эти персонажи – они не женщины, в нет ничего женского, - говорит он, - Это автопортреты.» 

Но как бы там ни было, его мужские характеры проще, им чужда чувствительность, душевная глубина. И хотя герой «Антихриста» имеет диплом психолога, его душа от этого не становится чувствительнее. Когда героиня разрывается в слезах и бьется головой об унитаз от горя по потерянному сыну, ее муж довольно хладнокровно начинает лечение, превращая в подопытную. Это она бесчувственно падает на похоронах, а он лишь роняет скупую слезу. Им правит Разум, и он думает, что ему известно практически все. И чтобы развенчать эти устоявшиеся убеждения, Триер отправляет своего героя в Эдем, - средоточение всего первобытного, естественного, место, где правит отнюдь не Разум, а дикая и безумная Природа. По сути, именно мужчина является главным героем, ему суждено изменится. Возможно, в этом заключается автобиографичность фильма. 

Разительно отличается от предыдущих работ и своеобразная поэтика «Антихриста». Фильм сам по себе невероятно красив. Чего только стоят пролог и эпилог, снятые в ускоренной съемке – рапиде. Эдем – царство первобытного хаоса, связанный хрупким мостом с остальным миром, лежащим по ту сторону ручья времени. Или огромные деревья, корни которых, переплетаясь, образуют причудливый узор из человеческих тел в духе Иеронима Босха. И музыка Генделя ласкает наш слух. Ларс отказывается и от присущей ему реалистической манеры съемки. В «Антихристе» появляется масса новых эффектов, необычные цветовые решения, - все для воплощения эстетической цели. Помимо этого фильм полон символов, взять хотя бы лису, говорящую голосом самого режиссера. 

 

    Вообще, сюжет фильма продуман до мелочей, математически выверен каждый элемент. Сам Триер часто говорил, что в любом из его кадров нет ничего лишнего, каждый предмет имеет смысл. Но несмотря на такую продуманность и четкость, временами кажется, что режиссер отпускает повествование. Как будто бы вся его задумка сошла с намеченного пути и теперь развивается по своим внутренним правилам. Все это создает еще больший эффект хаотичности и интимности происходящего.

 

 

Елена Ищенко